– Не в этом дело, – оборвала я его, но машинально потянулась к хвосту из растрепанных кудряшек.
Теперь, после упоминания о моем внешнем виде, сообразила: Эйден ни за что не должен увидеть меня такой. Только не после двух лет разлуки. И не тогда, когда он сам выглядит как знаменитость, которой, собственно, и является.
Мне стало душно и тесно в кабинете. Стены словно давили на меня.
Нужно поскорее убраться отсюда.
– Иди. – Надеюсь, голос не выдал моего напряжения. – Или… не справишься без меня?
– Конечно, справлюсь. – Уильям гордо расправил плечи. – Я – профессионал. – Он хмуро зашагал к двери. – И не нуждаюсь в том, чтобы мою работу за меня выполняла семнадцатилетка.
– Да-да, повторяй себе это.
Я не удивилась, что он хлопнул дверью.
Наконец-то ушел.
Собираясь с мыслями, отправила сообщение Оливии:
«Все еще хочешь увидеть мое личико?»
«Всегда хочу», – ответила она.
Глава 3
Сначала я внимательно следила за возрастающей популярностью «Вакханалии».
Успех группы начался с простой загрузки песен на Саундклауд[4] Эйденом и Мальком – двумя неизвестными подростками с незаурядным талантом и безудержными мечтами. Когда я узнала, что их песня Hyperbolic выстрелила, парни уже подписали контракт со студией звукозаписи.
Спустя всего несколько недель они выпустили песню, сняли на нее клип и приняли в свои ряды нового члена: Леонардо Вейла. Hyperbolic возглавила хит-парады Биллборд по всему миру, включая США, и не сдавала позиции шесть недель. «Вакханалия» стала самой горячей новинкой года и получила премию «Грэмми».
Успех был мгновенным и бешеным. Эйден – мальчик с соседней улицы, который плакал над фильмом «Любовь и баскетбол» и который однажды купил мне как-то целую тонну красного манго (я тогда заболела, а он знал, как я люблю этот фрукт), – получил «Грэмми».
Полгода я не пропускала ни одного интервью с ними, ни одной статьи про них. Слушала их песни, разбирала тексты, радовалась за каждую награду. Меня переполнял мощнейший микс из гордости и боли, пока я не осознала, что испытываемые мною сладко-горькие чувства на самом деле токсичны. К чему мне знать, что Эйден носит? Где тусуется? С кем встречается?
Он живет себе спокойненько дальше, и мне тоже давно уже пора двигаться вперед.
Поэтому я попыталась вырезать его и «Вакханалию» из своей жизни. Что непросто сделать, когда по радио каждые десять минут включают песни этой группы. И все же я пыталась избегать любого упоминания об Эйдене и его группе, отгородясь от любых новостей про знаменитостей.
Естественно, я пропустила информацию и про последние связанные с группой события. Часть из которых стали ужасающе актуальны.
– Ты и правда не знала? Как такое возможно? – Оливия облокотилась руками о стойку. Позади нее мимо окошка выдачи прошаркала на кухню Грейс – тетя Оливии и хозяйка «Приморского гриль-бара Грейс». – Хейли Масгроув и Леонардо Вейл встречаются. Эта новость недавно произвела фурор.
Я ткнула в ее сторону вилкой.
– Могла бы и предупредить.
– Я думала, ты знаешь! К тому же стоит мне только упомянуть «Вакханалию», как у тебя сразу становится такое лицо… Да-да, вот такое. Мне оно не нравится. Не хочу иметь с этим дела.
Не знаю, что за выражение было на моем лице, но я попыталась взять себя в руки. Порой мне неприятно то, как здорово подруга считывает меня.
Мы познакомились с ней в первом классе средней школы и сразу возненавидели друг друга. Как одаренному ребенку мне беспрестанно повторяли, что мой талант к рисованию делает меня особенной, поэтому встреча со столь же одаренной ровесницей – а возможно, и более одаренной, – пришлась мне не по нраву. Похоже, Оливия испытывала схожие чувства.
Соперницами мы были ровно до того момента, пока она не получила плохую оценку из-за рисунка не по теме. Я посчитала это несправедливым. Рисунок был потрясающим, что я и сказала ей после урока. С этого дня у нас завязалась дружба с элементом соперничества.
– Зато теперь мне придется иметь с этим дело, – пробормотала я, ковыряя вилкой в коробке с жареной рыбой и картошкой фри. Обед, которым подруга всегда задабривала меня, уже остыл.
Эйден здесь. На Тобаго[5]. В моей гостинице.
Это никак не укладывалось в голове.
– Что мне делать? – вслух размышляла я, не ожидая ответа на вопрос.
Само собой, Оливия не собиралась молчать.
– Очевидно же. – Она уперла руки в бедра. – Ты должна…
– Оливия! – Грейс шмякнула на полку у окошка обеденную коробку. – Надеюсь, работа не мешает твоей болтовне?
– Не особо, – ослепительно улыбнулась подруга, подхватывая коробку. – При таком страшном наплыве клиентов мне, конечно же, приходится нелегко, – Оливия кинула взгляд на трех людей в зале, – но я как-то справляюсь.
Грейс сузила глаза.
– Вот уж мне твои колкости. – Ее голос был строг, но уголки губ подрагивали от едва сдерживаемой улыбки. – Когда ты наконец уедешь в Лондон?
– К счастью для тебя, всего через пару недель.
Наши взгляды встретились, и ее улыбка слегка померкла. Подруга уставилась на прикрепленный к коробке чек.
В моей компании она избегала разговоров о Лондоне, и я была благодарна ей за это, хоть и понимала, что это нехорошо.
– Заказ сорок два! – крикнула Оливия в зал.
Коробку забрала молодая женщина, одетая с ног до головы в спортивную одежду «Найк».
После ее ухода я спросила подругу:
– Ты говорила, я должна… что?
Оливия недоуменно моргнула. Потом, видно, вспомнила, о чем речь.
– А, да. Ты должна поговорить с ним. Очевидно же. Это твой шанс извиниться. Закрыть вопрос и начать жить своей жизнью.
– Я и так ею живу.
– Разве? – Подруга перегнулась через стойку. – Ты поэтому отвергаешь парней, проявляющих к тебе интерес? Потому что живешь своей жизнью?
Мне не нравилось направление нашего разговора.
– Это неправда.
– Что там у тебя вышло с Джеймсом Персадом?
– Он просто валял дурака.
– С Клинтоном Хантли?
– Он подкатил ко мне пьяным.
– С Ксавьером-не-помню-как-его-там?
– Ты знаешь его. Он ухажер по природе.
– Ухажер по природе? – повторила Оливия, сморщив нос, словно от фразы отдавало душком. – Не объяснишь, что это значит? Ааа, наверное, то, что он месяцами ухаживал только за тобой.
– Это просто смешно. – Как будто парни так и вьются вокруг меня. Ну да, заинтересовалась мною пара-тройка ребят за эти несколько лет. Обычно я делаю вид, что не замечаю этого, пока парни не перестают оказывать мне знаки внимания. Так легче. Проще. Безопаснее.
Поскольку я уже через все это проходила. Любила и потеряла. Мое сердце разбили, и было настолько больно, что эхо этой боли до сих пор со мной. Мысль о том, чтобы пережить это снова, не просто пугает. Она ужасает.
– Почему ты так волнуешься за мою личную жизнь? – спросила я Оливию.
– Я не волнуюсь. Просто использовала отсутствие ее как доказательство.
– Доказательство чего?..
– Того, что у тебя остались чувства к Эйдену!
– Ничего подобного, – твердо отрезала я.
Оливия всплеснула руками.
– Ладно. Докажи. Прямо здесь и прямо сейчас.
– Как? – уточнила я с замиранием сердца.
– Заказ под номером сорок три, с акулой и выпечкой. Его сделал тот парень. – Подруга устремила взгляд в зал. – Он очень даже ничего себе. Попроси номер его телефона. Или нет, попроси его остаться и пообедать с тобой.
Я посмотрела на парня, о котором говорила Оливия. Симпатичный, да. Однако предложение отобедать вместе будет принудительным и оттого отталкивающим.
– У меня не получится пообедать с ним. Пора возвращаться в гостиницу.
– Тогда возьми его номер телефона, – настаивала подруга. – Или дай ему свой. Сделай хоть что-нибудь, а?
– Оливия…
– Заказ номер сорок три! – закричала она.
– Оливия, – процедила я сквозь зубы. – Не надо.
Склонив голову, она шепнула в ответ:
– Признай, что у тебя остались чувства к Эйдену и что тебе нужно с ним поговорить.
– У меня не осталось чувств к Эйдену, и мне не нужно с ним говорить.
– Тогда делай игривое лицо. Я жду номерок парня с заказом сорок три.