Китаец исчезал в переплетениях стеблей и выныривал обратно с самыми неожиданными плодами в руках: так, раз он выкатил огромную желтую дыню. Моника просила инжир, долго пыталась втолковать ему, что это такое, китаец приносил что-то похожее, Моника отвергала; наконец, принес то, что надо, - фиолетовые мясистые плоды. Моника попробовала, восхитилась и дала откусить Освальду - оказалось непривычно сладко и вкусно. Китаец взял корзину и через пять минут вернулся - уже с полной. Освальд пытался было сунуться следом за ним, но тесно переплетенные стебли не пропускали.
- Нет, хозяин, - сказал китаец. - Не моги. Большой. Надо маленький. Надо я, надо она. Большой не моги. Как-то раз Освальд захотел грибов - китаец сходил и принес грибы. Моника ставила жареные грибы на стол, когда приехал Шани.
- Еще неделя-другая такого пекла - и ага, - сказал он, входя. - Где это ты грибы взял? Выгорело же все.
- Не все, как видишь, - сказал Освальд. - Садись, пробуй. Пить будешь?
- Только пиво, - сказал Шани.
- Моника, пиво осталось? - спросил Освальд.
Моника молча встала на колени, откинула крышку ледника, нагнулась, дотягиваясь до одной из веревок, привязанных к поперечине; Шани издал какой-то странный хлюпающий звук, Освальд посмотрел - Шани, отвесив челюсть, впился взглядом в Моникин зад.
- Тихо, ты, - сказал Освальд.
Шани с трудом оторвался от созерцания, потом посмотрел на Освальда, в восхищении покачал головой и показал оба оттопыренных больших пальца.
Моника выволокла из ледника канистру с пивом, налила полный кувшин и спустила канистру обратно. Потом подала кувшин на стол и поставила три стакана.
- Маленьким девочкам пиво нельзя, - сказал Освальд.
- Жарко, - сказала Моника. Она налила себе полный стакан, выпила, налила еще один и уже маленькими глотками отпила половину.
- Вот это да, - сказал Шани. Она улыбнулась ему.
К концу обеда Моника захмелела. Впрочем, Освальд с Шани - тоже. Пиво было крепчайшее - от Станислава. Шани хихикал непонятно над чем, Освальд чувствовал, что погружается, как в трясину, в бездонную грусть. Моника же расшалилась, бегала по дому и шумела. Освальду опять стало казаться, что это было уже и плохо кончилось.
- Слушай, - Шани ткнул его кулаком в бок, - может, уступишь девочку?
- Иди ты, - сказал Освальд. - Это же моя сестра. Хоть и двоюродная.
- А я что? - сказал Шани. - Я, может, женюсь. Когда подрастет…
- Она ненормальная, - сказал Освальд. - На нее находит… затмение.
- Ну что ты говоришь - ненормальная, - забеспокоился Шани. - Вполне нормальная.
- Увидишь еще, - сказал Освальд. - Я же знаю. Я же с ней живу, не ты.
- Да? - Шани потеребил кончик носа, вздохнул. - Ну, ладно…
- Я тебя, может, как друга предостерег. Она чокнутая.
- Все равно этот год не переживем, - с тоской сказал Шани. - Чует мое сердце - перемрем все…
Голая Моника спустилась по лестнице, прошла мимо кухни, где сидели Освальд и Шани, и направилась к пруду.
- Чего это она? - испуганно сказал Шани, глядя на нее через окно.
- Говорю же - чокнутая. Находит на нее - людей перестает видеть. Как лунатик, понимаешь? Как будто нет никого.
- Вот здорово-то, - сказал Шани. - Как бы я это хотел - чтобы никого не было.